— Рустам Ринатович, давайте начнем с общего вопроса, я хотел бы узнать какова геополитическая обстановка вокруг Казахстана на текущий момент?
— Я, как правило, в геополитических терминах ситуацию не описываю, традиционно придерживаюсь несколько иных концепций. Я стал бы анализировать с точки зрения регионализации вокруг Казахстана и в этом контексте, думаю, интересней использовать такой неологизм – регион Казахстана. Это те страны, которые попадают в сферу ближайших, важнейших интересов Казахстана, оказывают больше влияние и при этом территориально Казахстану близки. Понятно, что в регион Казахстана будут входить все страны Средней Азии – это южное окружение, в регион Казахстана, безусловно, входит Россия, Китай, сюда же — Азербайджан, Иран, потому что есть вопросы, связанные с каспийской проблематикой, отчасти также входит и Афганистан. Если мы будем понимать регион Казахстана таким вот образом, то понятно, что он достаточно неоднороден. Есть некоторые сектора, в основном проблемные. Например, вектор взаимодействия с Россией. Я имею ввиду проблемность не в негативном плане, но здесь существует большое количество вопросов, с которыми надо работать, осмыслять, которые будут иметь влияние на Казахстан. К примеру, это создание ЕАЭС. Многие аспекты формирования этой структуры продуманы на уровне элит, но не осмыслены и не прочувствованы на уровне населения. Достаточно серьезные проблемы связаны с ожиданием того, как это будет происходить, к чему приведет в конечном итоге. Также нельзя не рассматривать моменты, которые складываются во взаимоотношениях России с Украиной и, естественно, позиция Казахстана в этом вопросе тоже должна осмысляться. Наверное, это один из основных проблемных секторов.
Во втором я бы выделил южное направление. Это взаимоотношения Казахстана с его ближайшими южными соседями, в первую очередь, с Кыргызстаном и Узбекистаном. Есть вопросы, опять-таки связанные с ЕАЭС. Например, как будет вступать Кыргызстан в ЕАЭС, как это будет влиять на Казахстан, насколько сохранится и усилится, или может быть ослабнет влияние Казахстана на Кыргызстан, что будет с традиционными для нас культурологическими связями. Естественно, Узбекистан тоже попадает в регион Казахстана, поскольку практически с 2010 года идет дистанциирование между Казахстаном и Узбекистаном в связи с деятельностью Таможенного союза, с некоторыми особенностями политики Узбекистана. И в этот же период активно развивается межэлитное взаимодействие: практический ежегодный обмен встречами между Нурсултаном Назарбаевым и Исламом Каримовым, подписание таких важных политических документов, как «Договор о стратегическом сотрудничестве». В то же самое время ситуация в Узбекистане для Казахстана остается неопределенной, потому что нет серьезного исследовательской доработанности этого вектора. Есть какие-то моменты, которые могут для Казахстана содержать момент неожиданности. К примеру, это запланированный на 2015 год президентские выборы в Узбекистане. Результат и формат этих выборов для нас в культурологическом плане отходит на второй план, но, тем не менее, влияние будет оказывать очень серьезное.
В-третьих, это позиция в отношении Афганистана. Проблема достаточно серьезная. 2014 год прошел под эгидой трансформаций военного присутствия западных стран, президентских выборов в Афганистане. Хотя в принципе, казалось бы, все определенности достигнуты и выборы прошли, и с военным присутствием определились. Но, тем не менее, сам вектор развития Афганистана, а именно вопрос регионализации остается открытым. И здесь для Казахстана открываются достаточно серьезные возможности дополнительного развития южного вектора.
И, естественно, традиционные векторы для Казахстана, которые являются постоянными – это взаимоотношения с Китаем и сотрудничество по каспийской проблематике.
— Вы все очень подробно изложили. Я хотел бы уточнить момент по Афганистану. В прошлом году на различных дискуссионных площадках, на конференциях стоял вопрос: «Что будет после вывода войск из Афганистана? В какой ситуации окажется Казахстан?». Вы отметили, что для Казахстана в сложившейся обстановке будет больше возможностей для развития, чем, скажем, угроз. Можно об этом поподробнее?
— Видите, самого вывода войск не происходит. На самом деле мы говорим о трансформации военного присутствия, потому что по документам НАТО до 2015 года военное присутствие Запада там остается. Да, безусловно, ситуация меняется. Значительная часть ответственности за обеспечение безопасности в стране перекладывается на силы самого Афганистана. Это вполне нормально, и происходит постепенно. Самого вывода в среднесрочной перспективе в рамках одного политического цикла мы не фиксируем. Ситуация, которая была сформирована в Афганистане в последние десять лет в рамках антитеррористической компании, остается. Но при этом активно ставится вопрос о том, что Афганистан должен рассматриваться не просто как источник угроз, а как обычный, нормальный политический партнер как для мирового сообщества, так и для его соседей. 2015 год, особенно летний период, станет показательным: будет ли вспышка какого-либо насилия или дестабилизации. Сами политические деятели Афганистана начинают переводить конкуренцию из сферы насилия в сферу экономики и нормальной политики.
Что касается Казахстана, то для нас открывается возможность ведения бизнеса в Афганистане. Разумеется, это крайне ограниченный вариант, потому что высоки риски. Но, тем не менее, этот вектор можно определить как новую возможность. Может быть, это будет не среднесрочной, а в долгосрочной перспективе. Мы получаем возможность реализации тех проектов, о которых говорили еще в начале 90-х годов, т.е. это открытие дополнительного транзитного коридора, дополнение к западному через Россию или восточному в сторону Китая. Безусловно, такая диверсификация, особенно в ситуации колебания цен на углеводородное сырье, которое для Казахстана является фундаментальной экономичесой составляющей, это дополнительная возможность, которая сильно снижает риски.
— Не могу не спросить об ИГИЛ. Если помните, в сети гуляла карта, где Казахстан был включен в макрорегион под названием Хорасан. Не вдаваясь в такие подробности, как казахстанские семьи в сирийском конфликте (потому что об этом уже много написано и сказано), как бы вы прокомментировали степень угрозы со стороны этого формирования?
— Тут вопрос сложный. В вопросе с ИГИЛ, с моей точки зрения, ключевая проблема состоит в том, что мы получили достаточно хороший, четкий пример, когда деятельность таких незаконных вооруженных формирований смогла приобрести территориальность. Структура взяла территорию под контроль, что позволило ей заявить о создании Исламского государства. Это является ключевой проблемой, использование таких структур в тактических целях, ведь ясно, что те группы, которые легли в основу ИГИЛ, активно использовались против Башара Асада, заигрывание с ними привело к тому, что они обрели территориальность. Для нас это действительно проблема, поскольку конфликт может перенестись в другие регионы. И если раньше мы, во всяком случае, я о себе могу сказать, достаточно скептически относились к идее создания халифата, то этот прецедент показал, что такое возможно. Но, с другой стороны, эти структуры имеет очень серьезную территориальную привязанность и ограниченность. Все-таки традиции ИГИЛ, формат мне представляются ближневосточными. Мне кажется, что такие заявления, как Казахстан в составе Хорасана являются больше идеологической работой, направленной на привлечение внимания, волонтеров и т.д. Непосредственной угрозы я не вижу. Тем не менее, мы не должны забывать, что на стороне ИГИЛ воюют граждане нашей страны. Мы должны задуматься о том, почему они туда поехали? Почему они пытаются реализовать свои интересы далеко от Казахстана? Вот в этом плане я вижу угрозы.
— Конфликт в Украине в прошлом году стал одним из значимых событий в мировой политике. Казахстан в этой ситуации предлагает себя в качестве посредника в урегулировании конфликта. Как вы оцениваете потенциальный вклад и роль Казахстана в переговорных процессах по решению проблемы?
— Здесь все обстоит вполне логично и нормально. Понятное дело, что конфликт находится на стадии близко к тупиковой. Дело в том, что участники, которые вовлечены в конфликт, не готовы идти на уступки. Вторая проблема состоит в том, что разные участники конфликта, как мне представляется, по-разному к нему подходят, что тоже мешает прийти к прямому соглашению. Я уже неоднократно говорил об исследованиях, с которыми ознакомился, они показывают, что восприятие конфликта каждой стороной разнится: страны Запада воспринимают его как региональный, даже как локальный, в котором из внешних участников присутствует только Россия. А Россия рассматривает конфликт как глобальный, где участниками являются все великие державы, за исключением Китая и Японии. Естественно, когда конфликт расписывают на разных языках, диалог не возможен. Поэтому возникает вопрос о посредничестве. И здесь, безусловно, в качестве посредника выступает страна, с одной стороны, нейтральная, а с другой, заинтересованная в решении конфликта. Таких стран много, на самом деле, и Казахстан является одной из них. У нас есть четкий интерес в том, чтобы конфликт был разрешен. Более того, как мне представляется, есть интерес в том, чтобы мы вернулись к тем правилам, которые были до 2014 года, т.е. к безусловному выполнению некоторых норм международного права, сохранению негласных позиций, которые лежали в основе распада Советского Союза (отсутствие территориальных взаимных претензий, неизменность границ и т.д.). Казахстан, стремясь нормализовать ситуацию вокруг Украины, реализует и интересы в области безопасности, экономические интересы с точки зрения выгоды и безусловно престижности, демонстрируя свою политическую активность. Объективные основания для таковой активности Казахстана имеются. Более того, поскольку Казахстан в данном случае рассматривается как приемлемый партнер для всех сторон конфликта, то надежда на то, что мы сможем сыграть, если не определяющую посредническую роль, то во всяком случае какую-то значимую, остается достаточно велика.
— В течение десятилетии мы много говорили о многовекторности нашей политики. Но в последине годы я все чаще замечаю, как отдельные эксперты говорят о надломе в международных отношениях, после которого Казахстан все больше отходит от многовекторности и вступает в новую фазу взаимоотношений со своими партнерами и соседями. Я бы хотел узнать ваше мнение по этому поводу.
— Прежде всего, отмечу теоретический момент, что многовекторность — не казахстанское изобретение. И если мы будем изучать литературу по международным отношениям, то увидим, что эта концепция широко распространена, правда, может иметь различны названия. То, что мы называем многовекторностью, является характеристикой эффективной внешней политики государства особого типа. Это, как правило, малое или среднее государство, для которого, как показывает мировая практика, является совершенно естественным стремиться сохранить свой суверенитет, свою значимость и свободу во внешней и внутренней политике. С моей точки зрения, период, когда Казахстан обозначал свою многовекторную политику, был совершенно естественным и наиболее эффективным. Положение Казахстана в современном мире фактически не изменилось. Казахстан остается, в зависимости от того, как тот или иной исследователь считает, средним либо малым государством в международных отношениях. Поэтому концепция многовекторности для нас все равно остается наиболее эффективной. На самом деле, да, события 2010-х годов, с одной стороны, безусовно, демонстрируют то, что Казахстан отходит от многовекторности, если мы будем говорить о создании Таможенного союза, ЕАЭС. Но мне кажется, что это все-таки субъективная оценка. Дело в том, что просто наше внимание привлечено к этим образованиям, связанными с Россией и нам кажется, что Казахстан активизировал свое отношение с ней. Но в рамках моего анализа я не вижу, чтобы Казахстан существенно сокращал свое взаимодействие с другими партнерами – Китаем, странами Европы и США. Эти взаимодействия остаются и, мне кажется, что Казахстан будет сохранять свою приверженность многовекторности и в среднесрочной перспективе. Более того, я считаю, что такая политика для того типа государства, к которому относится Казахстан, является более эффективной.
— Спасибо за интервью!
